«Актёры – это дети»

Несколько дней назад в Архангельском молодёжном театре прошли премьерные показы спектакля «Старший сын» по пьесе Александра Вампилова. В эксклюзивном интервью «Трибуне Севера» столичный режиссёр Михаил Егоров рассказал о различиях театра и кино, цензуре в искусстве и почему актёры должны быть детьми.

- Как вы решили связать свою жизнь с искусством, театром, кино?

- Не знаю как. В 14 лет увидел объявление на столбе. Написано от руки: «Объявляется набор в театральную студию». Вот с тех пор и пошло как-то.

- Первый опыт работы был в театре или в кино?

- Первый опыт работы на сцене у меня вообще был клоуном. Потом учился актёрству и театральной режиссуре, а потом кинорежиссуре. И на производственную практику я пришёл в кино.

Попал в хорошую картину к очень хорошему режиссёру – Карену Шахназарову. Картина называется «Всадник по имени Смерть».

- Вы и дальше продолжали работать с Шахназаровым, выступая вторым режиссёром в фильмах «Исчезнувшая Империя», «Палата №6». Как получилось, что стали работать с ним и дальше?

- Начал помощником режиссёра, потом ассистент и второй режиссёр – естественный карьерный рост.

Так получилось, что остался в студии и плавно перешел из проекта в проект.

- Был страх ударить лицом в грязь перед столь именитым режиссером?

- Конечно. Ты же понимаешь, что это ответственная работа, у тебя есть определенный круг обязанностей. Понимаешь, что второй режиссёр это не творческая работа, за исключением одного момента – ты делаешь второй план.

Второй режиссёр это пинание, организация всех и вся. Планирование того, что и за чем будет сниматься. Ведь кино делают не в том порядке, в котором мы смотрим. В кино снимается всё под локацию, под объект, под артиста. Артист может только в определенное время, а локация может быть предоставлена совсем в другое время.

Сколько дней потратить на съёмки, не забыть про выходные, всё распределить – сложная работа.

- У вас к чему больше душа лежит: кино снимать или спектакли ставить?

- Это две разные работы. И там и там ты воплощаешь замысел. Это дело тебе надо как-то поймать, удержать, развить. Но работы производственные разные. В кино я могу почти не работать с артистом. Я могу просто взять подходящего. Могу пригласить подходящего артиста из Уругвая. Он нам нужен, приедет, сыграет. Не говорит по-русски – переозвучим.

- А если бюджет не позволяет? Или артист не хочет?

- Мы сейчас не о том немного. В театре мне нужно работать с артистом. Потому что если я хочу, чтобы что-то получилось – этот артист должен сделать то, что я хочу. Или показать то, что приблизит к истории.

Вы сидите в зале, не знаю – верите или не верите. Надеюсь, верите в то, что герои замерзли, отстали от поезда… Ну, ведь это же бред – они находятся на сцене театра. Мы отдаём себе в этом отчёт и просто разрешаем себе верить в эту историю. Как однажды спросили у Фаины Раневской: забывается ли та на сцене? А она ответила: «Если бы я забывалась – я бы свалилась в оркестровую яму».

Так и зритель в театре – он не забывается. Он понимает, что это игра в эту историю. В кино проще забываться. Потому что видишь знакомую реальность.

Это разные работы. Разные деньги. Разные меры ответственности. Я пробовал и то и другое, я умею и там и там. Это разные по технологии вещи.  

Кино – это великий натуралистический театра запечатленный на пленку. Вот у меня в руках, например, лупа и в кино будет лупа. А в театре у меня будет что-то другое. Если я смотрю в лупу в кино, я  могу показать увеличено на что я смотрю, а в театре всё по-другому.

Театр это игра, кино это иллюзия. Просто разные структуры.

И над спектаклем и съёмкой фильма работа совершенно разная. В театре мне нужно чтобы артист был от начала и до конца. В кино мне такого не нужно. В кино мне нужно понимать, что в начале, что в конце, а потом все снимать в режиме винегрета.

В кино бы мы с вами сначала записали интервью, а потом уже знакомились. В кино часто всё наоборот.

Степень воображения, степень протаскивания из небытия в бытие должна быть у кинорежиссёра. Потому что вначале ты один видишь картинку, которая у тебя в голове. Потом надо сделать так, чтобы её видели все.

Как говорил один великий режиссёр: «Мое кино готово, его осталось только снять».

Со спектаклем чуть-чуть иначе. Потому что если спектакль готов и его осталось только поставить – очень часто этот спектакль не получается. Потому что ты находишься в плену своих иллюзий, а театр – это реальность. В кино может быть время. В театре это сложная штука. В кино я могу показать 18 век, в театре – не знаю. Не пробовал. В театре будет не 18 век, а представление о нём.

- Если возникнет ситуация, что по одному произведению предложат снять фильм и поставить спектакль: что выберете?

- У нас была такая история. Не получилось, не сложилось. В кино ты ищешь то, что невозможно сделать в театре и наоборот. А история была такая, что там человек всё время говорит. Как сделать такое в кино? Когда персонаж всё время фактически должен говорить в камеру.

Я пару таких опытов видел, иногда это интересно, но в принципе это трудно делать. Как оправдать всю эту ситуацию, что человек говорит монолог на протяжении полутора часов. Это трудно сделать.

Мы искали какие-то пути решения. Не вышло.

- Какая для вас лучшая оценка вашего творчества?

- Аплодисменты. Не знаю...

- А в кино?

- Тоже аплодисменты (смеётся).

- Хотелось снять фильм, который бы вышел в кинотеатрах большим количеством копий?

- Если бы была такая мечта – я бы уже снял. Я нагло говорю сейчас, но я в себе уверен. Была такая идея, мы почти её осуществили. Но произошёл ляпсус на уровне производственных отношений. Ты же понимаешь, что снимать кино – дорогостоящая затея. Радость сделать фильм – не из дешевых. Но, мы нашли деньги, все придумали, но в какой-то момент всё накрылось. Так бывает.

Мне пока хватает театра. И тех идей, что сидят в голове, которые ты пытаешься планово или внепланово внести в реальность.

- Вы бывали во многих городах. Есть какие-то любимые места, города?

- Это бессмысленный вопрос. Я сажусь в самолёт и через два-три часа я нахожусь в Архангельске в этом театре. А в Москве есть ситуация, когда я ехал в театр два с половиной часа. Разницы почти нет.

Сейчас пространство перестало быть каким-то жёстко разделенным. Все говорят на одном и том же языке. Актёры работают в одной актёрской системе. Хорошо друг друга понимаем. А в Москве я постоянно живу.

- В кино и театр ходите? Не мешает ваша профессия смотреть спектакль или фильм, как обычному зрителю? Не возникает мыслей: а вот здесь я бы сделал по-другому?

- Зависит от того, хороший спектакль/фильм или плохой. Когда ты смотришь хороший фильм – анализ не включается. Или включается при повторном просмотре. И уже смотришь, как это сделано. А когда кино слабое, ты сразу смотришь его в анализе.

В театре то же самое. Когда смотришь хороший спектакль – не думаешь, как он сделан. Ты просто наслаждаешь тем, как он приготовлен, как гурман хорошим блюдом. Если у тебя развит вкус, ты приходишь в хороший ресторан, ешь там и просто тащишься от того, как вкусно.

- Есть любимые режиссёры? Те, кого вы считаете своими учителями: взяли какие-то приёмы, фишки?

- У всех с кем работаешь - чему-то учишься. Не думаю, что могу сказать, что я конкретно перенял. Мой мастер по кинорежиссуре был Валерий Давыдович Рубинчик. Он не говорил это вслух, но я понял, что для него формула кино – изображение важнее, чем изображаемое. То есть, картинка значит больше сюжета.

И когда ты смотришь кино хорошее, то зачастую картинка всё-таки важнее сюжета. Кино – это движущиеся фотографии.

В театре ты смотришь хороший спектакль – учишься,  плохой – учишься на чужих ошибках.

А из любимых режиссёров можно огромный список составить.

- Из последним просмотренных фильмов, какой впечатление произвёл?

- В Архангельске как раз посмотрел «Бёрдмэна». Хороший фильм, хотя близкий по духу «Весь этот джаз», который снял Боб Фосс, наверно сильнее.

- А «Оскара» достоин?

- Откуда я знаю. Я же не киноакадемик.

- Не следите за подобными церемониями и фестивалями?

- Нет. Ты же ведь ешь для того, чтобы просто есть. Ты просто смотришь фильм и всё, даже если это плохой фильм – в нём может быть что-то хорошее. Какой-то маленький момент.

Помню, как смотрел какой-то фильм категории «B», в Америке же много этих категорий. Плохие артисты, плохой сюжет, но смотрю и понимаю, что снято хорошо. А режиссёр оказался из Румынии. Оператор из Чехословакии что ли… И понимаю, что им просто большее не доверят снимать и вот они делаюит такой проходной фильм. Но с любовью и ответственностью. И понимаешь, что это профессионалы.

- Как относитесь к цензурным ограничениям в искусстве?

- Культура и так благополучно существовала без мата, например. Сталкивался с таким, что пьеса была написана хорошим таким, крепким матерным словом. Что делать театру в такой ситуации? Если он по каким-то безумным соображениям взялся за такой материал. Либо надо пропускать маты через слово. Либо придумывать какой-то отдельный ценз.

Зачем-то ведь в данном случае ненормативная лексика нужна. Но утверждать, что  из этого состоит культура – бессмысленно. И то, что без этого культура обеднеет тоже. Существует множество текстов, которые ту же самую мысль выражают без мата. И если честно, мне ругаться на сцене не обязательно. Слава Богу, мы понимаем друг друга на уровне ещё каких-то вещей. Театр, как раз такое место, где мы можем понимать друг друга без текста.

Вопрос не в том, что разрешать или запрещать, а в необходимости использования.

- Когда идёт ваш спектакль, вы что делаете? Смотрите его или ждёте окончания в другом месте?

- Смотрю. По возможности всегда. Я здесь для того, чтобы понять, какие вещи недотянуты. Вдруг что-то где-то провисло. Актёр не то сделал что-то, свет неправильно выставлен, звук не так.

- Вы жёсткий руководитель? Не кричите на актёров, когда те не делают, то, что вам нужно?

- А зачем? Крик – это признак бессилия. Когда у тебя отсутствует доказательная база – ты переходишь на крик. Это очевидная беспомощность. Стараюсь избегать этого.

Зачем вообще кричать на детей? Артисты это же дети. Чем больше они дети – тем лучше для зрителя. Они вышли играть. А если они считают свою работу, как утомительный труд, если им скучно – это неправильно. Им должно быть интересно, у них должен быть азарт. Режиссёру нужно, чтобы артисту было интересно. Тогда будет интересно зрителю.

Фото Ольги Беккер